Песнь четырнадцатая. Мировая Душа.
Пришел ответ нежданный на ее искания.
В далеком мерцании умственного пространства,
В устье пылающем был виден сияющий столб;
Казался он вратами затворенными, размышляющим в радости
Убежищем завуалированным и бегством к мистерии.
Прочь от недовольного, поверхностного мира
Бежал в грудь неизвестного,
Туннель и скважина из Божественных бездн.
Нырял, как будто в мистичное русло надежды
Сквозь многослойную, бесформенную, немую самость
Чтобы достигнуть последней глубины мирового сердца,
Из этого сердца, там вздымался зов бессловесный
Взывающий, с каким то неподвижным, непроницаемым Умом,
Озвучивавшим некое страстное, незримое желание.
Словно манящий палец тайны
Протянутый в хрустальном состоянии воздуха,
Указующий на него, из какой-то близкой, скрытой глубины,
Словно послание от глубокой, мировой души,
Намек таящейся радости
Что выливается из чаши размышляющего блаженства,
Мерцая, в Ум, пробирается тайком,
Немой, трепещущий экстатичный свет -
Интимность и страсть розового огня.
Как тот, кто тянется к утраченному духовному дому,
Ныне чувствуя близость ожидающей любви,
В проходе неясном и трепетном
Что выхватывал его из преследования дня и ночи,
Он странствовал ведомый мистичным звуком.
Многочисленный шепот, уединенный,
Оборачивался всеми звуками, но оставался тем же самым.
Скрытый зов, к непредвиденному восторгу
В зовущем голосе, давно знакомом, сильно любимом,
Но имени лишенного для забывчивого ума,
Он вел обратно к восторгу ленивое сердце.
Бессмертный крик восхищал плененный слух.
Тогда, снижая свою властную мистерию
К шепоту, снижался, кружась вокруг души.
Казался влечением одинокой флейты
Что бродит близ берегов памяти
И глаза наполняет слезами томящейся радости.
Единственная нота цикады, резкая и жгучая,
Отметила пронзительной мелодией безлунной ночи тишь,
Ударила по нерву мистического сна
Своим настоянием высоким волшебного пробуждения.
Звенящий, серебряный смех ножных браслетов
Странствовал по дорогам уединенного сердца;
Утешал своим танцем одиночество вечное:
Пришла, рыдая старая, забытая сладость.
Иль из отдаленной дали гармоничной, слышалась
Звенящая поступь длинного каравана
Временами, казавшаяся или просторным гимном лесов,
Иль торжественным напоминанием храмового гонга,
Напевом пчел напившихся меда в летних островах
Пылающих в экстазе, в летнем, дремотном полудне,
Или гимном далеким морского пилигрима.
Благоухание плыло в воздухе дрожащем,
Волшебное счастье трепетало в груди
Как будто невидимый Возлюбленный пришел
Одаряя внезапным очарованием лица
И близко, радостные руки могли схватить его за убегающие стопы
И меняется мир с красотою улыбки.
Он пришел в бестелесное, дивное царство,
Дом страсти, без имени иль голоса,
Он бездну чувствовал, отвечающую каждой высоте,
Был найден закуток, что мог объять миры все,
Точка, которая была сознательным узлом Пространства,
Извечный час в сердце Времени.
Была там всего мира безмолвная Душа:
Жило Существование, Присутствие и Сила,
Единственная Личность, которая была собой и всем
И сладость Природы желанная и опасные биения
Обращенные в чистоту и божественные ритмы.
Та, что могла любить, в ответ любви не ожидая,
Встречая и обращая к лучшему худшее,
Излечивать ожесточение земли,
Переживания все трансформировать в восторг;
Входя в печальные пути рождения,
Качала колыбель Ребенка космического
Своей рукою радости все слезы осушая;
Вела все злые вещи по направлению к их тайному благу,
Мучительную ложь обращала в счастливую правду:
Силой ее было проявить божественное.
Бесконечная, сверстница ментальности Бога,
Несла внутри себя семя, огонь,
Семя, из которого Вечное, новорожденное
Пламя, что отвергает смерть в тленных вещах.
Взрастало все близким и родственным всему и самости;
Везде была интимность Бога,
Нигде вуаль не ощущалась, ни грубого, инертного барьера,
Расстояние не могло разделить, Время не могло изменить.
В духовных глубинах горел огонь страсти,
Касание постоянное сладости соединяло все сердца,
Пульс одного обожания, единственного блаженства
В восторженном эфире бессмертной любви.
Внутреннее счастье обитало во всем,
Чувство вселенской гармонии,
Неизмеримая, надежная вечность
Истины и красоты, радости и блага сделались единым.
Здесь был источник бьющий конечной жизни;
Бесформенный дух стал душою формы.
Там все было душой иль сделано из сущности духовного вещества;
Небо души покрывало глубокую почву души.
Здесь все было ведомо духовным чувством:
Мысли там не было, но знание близко и едино
Схватывало все вещи отождествлением подвижным,
Симпатией самости к другим,
Прикосновением сознания к сознанию
И наблюдением существа за существованием, сокровеннейшим взором,
И сердце обнаженное ложилось перед сердцем, без стен из речи
И единодушие видящих умов
В мириадах светящихся форм, единых с Богом.
Жизни не было там, но вдохновенная сила,
Прекрасней чем прекрасное, глубокого глубже,
И чувствовалось как тонкая и духовная сила,
Трепеща из души к душе отвечающей,
Движение мистичное, влияние близкое,
Свободное и счастливое, интенсивное приближение
Существа к существу в отсутствие преграды или недоверия,
Без которого любовь и жизнь быть не смогли бы.
Тела там не было, ибо в телах не было нужды,
Душа сама была своей бессмертной формой
И сразу встречала прикосновение душ иных,
Близкое, конкретное, блаженное, чудесно истинное.
Как тогда, когда кто-то гуляет во сне, сквозь светлые грезы
И, сознательный, своих образов знает значение правдивое,
Здесь, где реальность была своей собственной грезой,
Он знал вещи, постигая их души, не формы:
Как те, кто в любви долго жили, и стали едины.
Сердцу, чтоб сердцу ответить, не нужно ни слова, ни знака,
Он встречал и общался без барьера из речи
С существами не покрытыми материальными формами.
Там были декорации духовные и странные,
Прелесть озер, ручьев и холмов,
Течение и недвижность в духовном пространстве,
Равнины и долины, простирающиеся в радости души,
И сады, что были цветочными дорогами духа,
Их медитации – оттенками мечтаний.
Воздух был дыханием бесконечности чистой.
Блуждал аромат в цветной дымке,
Как будто ароматы и оттенки все сладостных цветов
Смешались, что бы скопировать небесную атмосферу.
К душе взывая, не к глазам,
В своем собственном доме жила там красота,
Там было все прекрасным, в своих собственных правах
И не нуждалось в одеяниях великолепия.
Объекты все были подобием тел Богов,
Духовным символом, облекающим душу,
Ибо мир и самость были единой реальностью.
Погруженные в безголосый транс между рождениями
Те существа, что некогда носили земные формы, сидели там
В сияющих чертогах духовного сна.
Пройдены были почтовые столбы рождения и смерти,
Пройдены были их малые сцены символических дел,
Пройдены были и небеса, и ад в их долгой дороге;
Теперь они вернулись в душу глубокую мира.
Все собрано ныне в многозначительный отдых:
Природа и Личность претерпевали изменение сонное.
В трансе, они собирали обратно минувшие самости,
На фоне памяти предвидящего размышления,
Пророчества новой личности
Строилась карта, их курса грядущего предназначения:
Своего прошлого наследники, своего будущего открыватели,
Своей собственной само избранной участи избиратели,
Они ожидали приключения новой жизни.
Личность непреходящая через провалы миров,
Хотя та же самая вечно, во множестве форм
Не распознанная внешним умом,
Принимая имена неизвестные, в неизведанных областях
Запечатлев сквозь Время, на истертой странице земной
Растущий образ, своей тайной самости,
На опыте учатся, тому, что знает дух,
Пока не смогут видеть свою истину живой, и Бога.
Однажды, еще должны предстать лицом в рождения игре проблемной,
В эксперименте души радости и горя,
Импульса и мысли, освещающих слепое действие,
И риск на дорогах обстоятельств,
Сквозь внутренние движения и внешние сцены,
Путешествуя к самости, через формы вещей.
Он пришел в центр творения.
Блуждающий дух из состояния к состоянию,
Здесь находит тишину начальной точки,
В бесформенной силе и недвижном застое
И размышляющую страсть мировой Души.
Все, что сотворено, однажды снова воссоздастся,
Спокойное и непрерывное видение Единого
Неизбежно обновляется, и заново живет:
Силы и жизни, существа и идеи
Берутся в тишину на время;
Там, отливают заново они свои намерения и направление,
Свою природу переделывают, преобразуют свою форму.
Они вечно меняются и меняясь вечно растут,
И проходя сквозь плодотворную стадию смерти
И после долгого восстанавливающего сна
Возобновляют свое место в прогрессе Богов
Пока работа их, во Времени космическом не завершится.
Здесь были чертоги творчества миров.
Интервал был оставлен между действием и действием,
Между рождением и рождением, между грезой и грезой пробуждения,
Пауза, что дает новую силу делать и быть.
Вне этого были области восторга и покоя
Безмолвные рождения места, любви, надежды, света,
И колыбели радости небесной и отдохновения.
В дреме голосов мира,
Он рос, осознавая, из вечного момента;
Его знание обнаженное, освободилось от одеяний чувств,
И узнавало отождествлением без мысли или слова;
Его существо видело себя, без своих вуалей,
Линия жизни пала из духовной бесконечности.
По дороге из чистого, глубинного света,
В одиночестве, между Присутствиями огромными,
Под наблюдающим глазом безымянных Богов,
Его душа, сознательная сила одинокая, проследовала,
По направлению к концу, который начинается снова,
Приближаясь сквозь тупую недвижность, покой
К истоку всех вещей божественных и человеческих.
Там он узрел в их могучей, объединяющей позе
Бессмертный образ Два–в–Одном,
Единственное существо в двух телах обнималось,
Двоевластие двух душ соединенных,
Сидело, поглощенное глубокой, созидательной радостью;
Их транс блаженства поддерживал весь движущийся мир.
Позади них, в утренних сумерках стояла Единственная,
Которая несла их, вынув из Неведомого.
Вечно скрытая, она ждет ищущий дух;
Наблюдателя на высших, недосягаемых пиках,
Гид странника на незримых дорогах,
Она охраняет подход суровый к Единственному.
В начале каждого, далеко идущего плана
Наполняя своей силой космических солнц
Она правит, вдохновитель трудов многочисленных
И мыслитель символов этой сцены.
Она стояла над всеми ними, поддерживая все,
Единственная, всемогущая Богиня, вечно скрытая
Чьей загадочной маской является мир;
Эпохи – поступь ее шагов,
События их – образ ее мыслей,
И все творение – ее бесконечный акт.
Ее дух был сделан вместилищем ее силы;
Немой, в бездонной страсти ее воли
Он распростер к ней свои сложенные руки в молитве.
Затем, в ответе суверенном его сердцу
Жест пришел как от миров далеко отброшенных,
И от ее одеяний сверкающих мистически поднялась
Рука, на половины разделив вечную вуаль.
И проявился свет спокойный и непреходящий.
Привлеченный к большим, светящимся глубинам
Завлекающей тайны ее глаз,
Он видел мистичные очертания лица.
Переполненный ее неумолимым светом и блаженством,
Атом ее безграничного «Я»,
Подвластный меду и свету ее мощи,
Подкинутый по направлению к берегам моря экстаза,
Опьяненный глубоким, золотым вином духовным,
Он бросил из разорванного покоя своей души
Крик восхищения и желания
И преданности своего безграничного ума
И самоотдачу тихого сердца.
Он в бессознании пал в почтении пред стопами ее.
Конец четырнадцатой песни.
|
