Песнь четвертая. Королевства Малой жизни.
Дрожащий, трепетный и неуверенный мир
Рожденный из той печальной встречи и затмения
Явился в пустоте, где ее нога ступила.
Неясность быстрая, движение ищущее.
Там была скрученная в полу сознании сила
С трудом пробужденная от бессознания сна,
С Неведением связанная, инстинктами ведомая,
Чтоб отыскать себя, найти в вещах себе опору.
Наследница потерь и бедности,
Одолеваема воспоминаниями, что исчезают схваченные,
Навещаемая возвышающей, позабытой надеждой,
В слепоте, так словно бы стараясь нащупать руками,
Насытить болящую и бедственную брешь
Между земным страданием и блаженством, из которого упала Жизнь.
Мир, что вечно ищет упущенное что-то,
Охотится за радостью, той, что земля не сохранила.
Так близко к нашим воротам, его неутолимо беспокойство
Чтобы в покое жить на неподвижной, твердой почве:
Свой голод к голоду земли добавил,
Это дало закон, порожденный жаждой наших жизней,
И сотворило пропасть непостижимую, нужд нашего духа.
Вошло Влияние в смертные дни и ночи,
Обволокла тень рожденную временем расу;
В потоке беспокойном, где прыжки слепого пульса-сердца
И нервный ритм, ощущавший пробуждение чувств
Деля Материи сон с сознанием Ума,
Там заблудился зов, не знавший, почему это пришло.
Мощь запредельная затронула планету;
Возможный отдых более не продолжался;
Бесформенные сожаления пылали в сердце человека,
Плачь есть в его крови, по вещам более счастливым.
Он мог еще бродить по освещенной солнцем почве
С детским, боли не помнящим умом зверей
Иль жить счастливо, неподвижно, как дерево или цветок.
Та Мощь, что снизосошла на землю для благословения,
Осталась на земле, чтобы страдать и устремляться.
Тот смех младенческий, звеня, со временем утих:
Естественная, человеческая радость жизни затемнилась
Печаль – кормилица его судьбы.
Животная, бездумная радость осталась позади,
Его прогулку ежедневную наполнили заботы, размышления;
Ради величия восставал и недовольства,
Он для Невидимого пробудился.
Искатель ненасытный, он должен все узнать:
Уже он исчерпал, поверхностные акты жизни,
Ему для изучения осталась скрытая реальность своего существования.
Он духом стал, становится умом и сутью.
И в хрупком своем доме он взрастает, Господин Природы.
Материя в нем пробуждается из долгого, невежественного транса,
Земля почувствовала в нем Божественную личность возникшую рядом.
Безглазая Сила, что видит не дальше своей цели,
И беспокойный голод – энергия Воли,
Жизнь бросает свое семя в ленивую форму человека;
И пробуждение это, от счастливого оцепенения Силы
Заставило почувствовать, искать, переживать.
В труде огромном Пустоты
Волнуя грезами своими, пустую повседневность
И кружение мертвое дремлющей вселенной
Могучий заключенный, боролся за освобождение.
Ожили с ней клетки инертные, с сожалением пробуждаясь,
В сердце зажгла она огонь потребности и страсти,
Среди глубокого покоя вещей бездушных
Возник ее великий голос труда, молитвы и борьбы.
Сознание ищущее на ощупь в безголосом мире,
Беспринципное чувство дано ей как дорога;
Была мысль удержана, теперь она не знала ничего,
Но все незнаемое было с ней, чтобы прочувствовать, объять.
И подчиняясь побуждению еще не рожденных вещей, стремящихся к своему рождению,
Она печать бесчувствия сломала, своей жизни:
Внутри субстанции могущества души, молчаливой и бездумной
Что не могла произнести того, что прозревала в глубине
Пробудилась нужда слепая – знать.
Ограничений своих цепь, она взяла как инструмент;
Ее инстинкт - куколка Истины,
Усилие и рост, и устремление незнания.
На тело, налагая желание и надежду,
Она сознание бессознанию навязала,
И принесла в Материи тупое упорство
Свое мучительное требование суверенного, потерянного права,
Неутомимый поиск свой, тревожащее сердце,
И странствий неуверенных шаги, свой крик о перемене.
Поклонник радости, без имени,
В храме восторга затемненном
Смутным и мелочным богам, она проводит тайный ритуал.
Но это жертвоприношение вечное напрасно,
И жрец – всего лишь маг невежественный, что творит
Мутации бесполезные на плане алтаря
И бросает слепые надежды в бессильное пламя.
Бремя мимолетных достижений тянет вниз ее шаги
Едва-едва под грузом этим, она может продвигаться;
Но к ней часы взывают, и путешествует она:
Идя от мысли к мысли, от желания к желанию;
И ее величайший прогресс – углубление нужд.
Материя не удовлетворена, к Уму она вернулась;
Она завоевала землю, ее поля, затем требует небес.
Неощутимый, прерывающий работу, что делает она
Тут возраст подступает, запинаясь, и над ее трудом проходит
Но все еще великий, свет преобразующий, вниз не снизошел
И никакой восторг не проявился, к ее падению прикоснувшись.
Только мерцание иногда расколет небеса ума
Доказывая неоднозначность провидения
Что ночь делает дорогой, к незнаемой заре
Иль ключом неясным, к какому-то божественному состоянию.
В Незнании начались ее труды,
В Невежестве она преследует незавершенную работу,
Для ощущения знания, но встречая отнюдь не Мудрости лицо.
Шагами бессознательными, неторопливо восходя,
Богов подкидыш, она бродила здесь
Как дитя – душа, оставленная возле Адских врат
В поисках Рая, пробираясь на ощупь сквозь туман.
И в этом долгом восхождении, он должен следовать ее стопам
Даже в слабости и в смутном подсознательном начале:
И только так может к земле последнее спасение прийти.
И только для того, чтоб смог узнать он, ту малоизвестную причину
Всего того, что держит нас в плену, и заслоняет Бога
В тюремном шествии закованной души.
В падении стремительном, сквозь опасные врата,
Рискнул он в серой, неясной пелене
Кишащей инстинктами, из безмысленных глубин
Что вынуждают принять нас форму и выиграть свое место,
Жизнь здесь была намеком Смерти, Ночи,
И ела пищу Смерти, чтобы продлить дыхание свое;
Она была их сокровенной, беспризорницей удочеренной.
И принимая сверхсознание, в господстве темном и немом
Временный житель, она не надеялась больше ни на что.
Там, далеко от Истины и светлой мысли
Он видел место изначальной, рождением отделенной
Трона лишенной, страдающей и искаженной Силы.
Лицо нерадостное фальши делало правдивым,
Противоречие нашего божественного появления.
И безразлично к красоте и к свету,
И выставляет напоказ она позор животный свой
Беспомощный без маскировки, грубый, обнаженный,
Подлинный образ был распознан и отмечен
Изгнавшей ее силы из небес и надежды,
Падшая, торжествуя в мерзости своего состояния,
Когда-то полубожественная, ползала та сила,
Бесстыдное убожество ее звериных желаний,
Ее невежества вид изумленный,
Обнаженное тело ее нищеты.
Впервые вылезла здесь из норы, из грязи
Где лежала в бессознании, косная, немая:
Но оставась, все еще в оцепенении и узости своей,
И темнота в нее вцепилась, чтобы лицо не озарилось Светом.
Туда не приближалось спасительное прикосновение свыше:
Движение вверх, было чуждо ее взгляду,
Забывшая бесстрашие, божественность своей походки;
Отрекшись от счастья и от славы,
В опасных приключениях на Времени полях
Застряв, едва способная, все это вынести и жить.
Туман, широкий, неспокойный Пространства ищущего,
Лучей лишенный регион, окутал полосой неясной,
Казался безымянным, бестелесным и бездомным,
Запеленал лишенный видения аморфный ум,
Просил у тела душу объяснить.
Отвергнул ту молитву, и поиск вел за мыслью.
Еще не в силах думать, едва способен жить,
Открылся в этом странном и пигмейском мире
Где магии той несчастливой был источник.
В пределах смутных, где Жизнь Материю встречает
Бродил он средь вещей, наполовину видимых, наполовину состоящих из догадок,
Преследуемый, начинаниями не схваченными, и окончаниями утерянными.
Там жизнь рождалась, но умирала прежде, чем начинала жить.
Там не было твердой опоры, ни постоянного значения;
Лишь только пламя, безумной Воли имело власть.
Сама себе неясна, и полу-ощутима, и омрачена
Как если б с Пустотой боролась.
В странном пространстве, где все было живущим чувством,
Главенствующая мысль не была ни правилом и ни причиной,
И только сердце по-детски незрело, рыдало об игрушках блаженства,
И детским, беспорядочным мерцанием, светился ум,
И произвольно, энергии бесформенные направлялись к формам
И принимали каждый пучок огня, за руководство солнца.
Эта слепая сила не думая ступала;
Моля о свете, она следовала указаниям тьмы.
И бессознательная сила, нащупала подход к сознанию,
Материя была поражена Материей, мерцавшей чувством,
Слепой контакт, реакцию замедлил ритма наших искр
Инстинктов из покрывала ложа подсознания,
Собрались ощущения, бессловесная замена мысли,
Природе восприятие ответило на пробуждающий толчок
Но все еще был механическим ответ,
Толчок, прыжок, старт в Природной дреме,
И дерзкие, спонтанные импульсы, толкающие бег,
Не принимая во внимание движение никакое, кроме своего,
И темные, столкнулись с природой более темной, чем своя собственная,
Свободные в мире установленной анархии.
Нужда в существовании, инстинкт выживания
Поглощены напряжением опасного момента волей
Невидящее вожделение ощущали по пище извне.
Порывы Природы законом единственным были,
Боролась сила с силой, но без результата;
Были достигнуты лишь некоторое понимание и управление
Чувства и инстинкты, знавшие не свой источник, а
Легкодоступные, чувственные удовольствие и боль,
И также скоро преходящи,
В грубом движении бездумных жизней.
Этот обширный мир не был столь необходим.
Лишь к бедности приводит эта воля и печальным результатам
Страдания бессмысленные и серая неловкость.
Ничто не виделось стоящим труда.
Но так не считал его духа пробужденный взор.
Как звезда одинокая он сиял, свидетельствовал,
Стоя отдельно, Света одинокий часовой.
В дрейфе и изобилии бессмысленной Ночи,
Одинокий мыслитель в мире бесцельном
Ожидая каких-то великолепных рассветов от Бога,
Он видел свое предназначение в работе Времени.
И даже в той бессмысленной работе, что велась
Многозначительной волшебной волей, и изменением божественным.
Сначала извивается, космической змеиной Силой
Восстала из мистических колец Материи транса;
И голову свою приподняла в нагретой атмосфере жизни.
Еще не в силах сбросить с себя оцепенение ночного сна
Иль пребывать в чудесных блестках, лентах Разума,
И возложить на свой драгоценный капюшон, венец души
Иль выпрямится в сиянии духа солнца.
Пока были видны только уловки и усилия
Поползновения тайного сознания к свету
Сквозь вожделения слизь обильную и сражение чувств,
Под телесной коркой, тем временем сгущалась суть
Рабочий медленный и пылкий, в темноте,
В закваске мутной, страстной, изменчивой Природы
Фермент души творит из грязи.
Процесс небесный проходил под этой серой маскировкой,
Невежество падшее, в своем ночном покрове,
Трудилось, для достижения своей немой и недостойной цели,
Укрытия нужд Бессознания,
Чтоб выпустить Господню славу из грязи Природы.
И взгляд его, духовный, в воплощенной сфере,
Проникнуть мог сквозь серую, светящуюся дымку
Обследовать секреты, изменчивых потоков
Что клетки эти твердые и бессловесные могут оживить
Ведут и мысль, ведут стремление плоти
Страсть острую и голод этой воли.
Все это проследил он вдоль скрытого потока
Отметил эти действия почерком чудесным.
Присутствие мистичное изучено быть не могло и правилам не подчинялось,
Игры этой создатель луч и тень
В этой одновременно сладкой и горькой, парадоксальной жизни,
У тела просили интимности души
И быстрой вибрацией нерва,
Связующий пульс механичный со светом и любовью,
Взывает о спящей памяти духа
Из глубин сверхсознания под пеной Времени.
Понятия не имея о пламени своем и истине счастливой,
С тяжелыми глазами прибывая, едва способными видеть,
Они пришли замаскированные как чувства и желания,
И плавали как мусор на поверхности
И плавали, тонули в сомнамбулистических приливах и отливах.
Нечистые, деградировавшие мысли – есть ее движения,
Погружены всегда в размышления о небесной истине в глубинах жизни;
В ее глубочайших членах, этот огонь пылал.
Божественный восторг, в прикосновении творческого акта,
Потерянная память радости
Таится все еще в немых корнях смерти и рождения,
И красота бессмысленного мира отражает Божественный восторг.
Улыбка этого восторга – всепроникающая тайна;
Она цветет и в дуновении вздоха, в соке деревьев,
Ее оттенки великолепием расцветают в растениях и цветах.
Растения в полудреме пребывают, и когда жизнь разрушена
Они страдают, чувствуют, но двинуться не силах иль кричать,
И в звере, и в крылатой птице и в думающем человеке
В сердечном ритме эта музыка звучит;
И принуждает бессознательную ткань, чтоб пробудиться
Просить о счастье и заработать боль,
Дрожать от удовольствия и смеха краткого восторга,
И с болью трепетать и жаждать экстаза.
И непреклонный, безголосый с пониманием больным,
Так далеко от света, так спрятан в сердцевине бытия,
Рожденный удивительно во Времени от вечного Блаженства,
Он изнутри давил на сердце и нервы оживлял;
Тот напряженный поиск самого себя в нашем сознании слезами отдается;
То жало является причиной наших удовольствия и боли;
Инстинктом обладающие, но слепые к истине радости своей,
Желания души кидаются на встречу вещам преходящим.
И все стремление Природы править, не в состоянии противостоять,
Пришло, вздымающееся через кровь, ускоренное чувство;
Бесконечности экстаз его причина.
И это преобразовалось в нас, в конечную любовь и страсть,
В волю завоевывать и владеть, сражаться и хранить,
Чтобы расширить пространство жизни и простор, и наслаждений ряд,
Чтобы бороться, преодолевать, кого-то своей собственностью сделать,
И та надежда, чтобы свою радость, смешать с радостью других,
Тоскуя, чтобы обладать и обладаемыми быть,
Чтоб наслаждать и наслаждаться, чтоб чувствовать и жить.
Здесь была ранняя и краткая попытка быть,
И скорый конец мимолетного восторга
Чей неудачный штамп преследует всю жизнь невежества.
На элементы все, свои привычки нанося,
Начало зла, темный фантом,
Подобно призраку преследует все то, о чем мечтаем мы и творим.
Хотя на земле есть основание надежное для жизни,
Процесс привычный или закон чувств,
Устойчивое повторение в потоке,
Все еще есть эти корни, одной той самой воли;
Те страсти - вещество того, что мы творим.
То первый крик был пробудившегося мира.
И это все еще цепляется за нас и закрывает Бога.
И даже, когда рождается причина, и форму души принимают,
В рептилии и в звере, в думающем человеке
Все это продолжается и отпечатывается на всей их жизни.
Была нужда и в этом, чтобы дыхание и жизненная сила проявилась.
Дух, в ограниченном и невежественном мире,
Это сознание заключенное так должен спасти,
Из маленьких потоков выдавив, на точках вибрирующих,
Из Бессознания, запечатанного Бесконечностью.
Затем долго эта масса собиралась, глядя на Свет.
Это Природа жизни связывала со своим истоком,
Захват внизу принудил к неподвижности ее;
Из бессознания глубин ее инстинкты пробудились;
Приблизив жизнь ее к мимолетному Нулю.
Под этим законом невежественного мира была сотворена.
В загадке темной Пустоты,
В страсти и само – потере Бесконечности,
Когда все было погружено в отрицающую Пустоту,
Небытия ночь не могла никогда спасения достичь
Если бы Бытие не погрузилось в темноту
Несущая с собой тройной, мистичный крест.
В пространстве – времени взывая к истине безвременной,
Блаженство превратилось в сожаление, а знание – в невежество,
Божественная сила обернулась в детскую беспомощность
Что может вниз спустить небесное свое священнодействие.
Противоречия найдены в основании жизни:
Вечность, божественная Реальность
Лицом к лицу столкнулась с противоположностью своей;
Существование стало Пустотой и Сознанием – Силой
Незнанием и прогулкой Энергии слепой
Экстаз принял фигуры боли мировой.
В непостижимом осуществлении закона,
Что Мудрость приготовила в своих отдаленных концах,
Спланировала так, что бы начать игру, что длится вечность.
Поиск слепой, борьба, и упускающая хватка,
В полу-видении Природы и скрытой Души,
В сумеречных комнатах, играя в прятки,
Игра любви и ненависти, страха и надежды,
Все продолжается в младенчестве ума,
Тяжелая и трудная возня саморожденных близнецов.
И наконец, в борьбе Энергия может возникнуть
И встретить безголосое существование в полях широких;
Тогда могли они увидеть и сказать, и грудь к груди
Войти в большее сознание и более чистый свет,
Объятия Двоих стремились к познанию друг друга,
Рассматривая теперь вблизи приятеля лицо.
И даже в этих бесформенных витках, он мог почувствовать
Материи ответ, на детское движение души.
В Природе, видел он могущественный, заключенный Дух,
И наблюдал рождение слабое огромной Силы,
Преследуя загадку эксперимента Бога,
Он слышал легкий ритм великой, нерожденной Музы.
Затем пришло горячее дыхание пробужденной Жизни,
И там возникли в смутной бездне вещей
Создания странные думающих чувств,
Существования полу-реальности и полусна.
Была здесь жизнь, что выжить не надеялась:
Существа были рождены, чтобы погибнуть без следа,
События, что были руками аморфной драмы
И действием, управляемым слепой творящей волей.
Ищущая Сила, в своей дороге к форме выход нашла,
Были построены образцы любви, удовольствия и боли
Фигуры символические для настроений Жизни.
И насекомых гедонизм дрожал и ползал
И нежился в солнечном свете в трепете поверхностном Природы,
И восторг дракона, агония питона
Ползли в болото, грязь, лизали Солнце.
Огромные, в доспехах силы потрясли почву ненадежную,
Великие, могучие создания с карликовым мозгом,
Племя пигмеев навязало свой мелкий образ жизни.
В модели карликовой человечества,
И спущена теперь Природа в экстремальный опыт,
И указание главное замысла капризного,
И яркий результат ее полусознательного возвышения,
От двойственных ступеней подсознания и абсурда
К массиву бесконечно малых форм,
К балансу тонкому души и тела,
Чтоб малость разума к порядку привести.
Вокруг него в биении секунд
Царство возникло животного эго,
Где действие есть все, а ум еще не полностью родился
И сердце контролирует безмолвная и невидимая сила.
Усилие трудится под светом Невежества,
Ее эксперимент животный начался,
Заполнена сознанием творящим ее мировая схема;
Но только внешне они были живы,
Всего лишь отвечали на прикосновение и поверхность
И нужды укол, их управляли жизнью.
А тело что не знало своей души внутри,
Там жило и томилось, имело возмущение и радости, и горе;
И был там ум, что встретил объективный мир
Как чужака или врага в своей двери:
И мысли эти были смешаны с потрясением чувств;
Он захватил не дух, который в форме содержался;
Вошел не в видящее сердце,
И наблюдал он не для силы, действующей позади вещей,
И изучал он не их скрытые мотивы
И даже не пытался найти значение этого всего.
И были существа там, которые носили человеческую форму;
Что жили, поглощая чувства сцены,
Но знать не знали кто они, и почему живут:
Имела содержание Жизнь, что бы дышать, переживать, действовать и ощущать,
Но цели никакой не ставила, что бы спасти радость Природы
И стимул, и восторг внешних вещей;
Отождествляясь с наружной оболочкой духа,
Они трудились для желаний тела, и больше не хотели ничего.
Вуалью скрытый зритель наблюдал из глубины
И взором внутренним своим не фиксировал себя
Не оборачивался, чтобы найти автора этого проекта,
Он видел только драму и сцену.
Там был не размышляющий стресс чувств более глубоких,
Рефлексов бремя еще не рождено:
И на Природу ум глядел недоуменным взором,
Он восхищался благами ее и опасался чудовищных ударов,
И думал не о магических ее законах,
И жаждал не Истины секретных благ,
Но делал записи он воплощенных фактов
И ощущения нанизывал на живую нить:
Бежал он и охотился, и нюхал ветер,
Или ленясь, инертный, на солнышке лежал, ласкаемый ветром:
Искал он увлекательных контактов мира,
Но лишь затем, чтобы кормить поверхностные чувства с помощью блаженства.
Они испытали трепет жизни, поверхностное прикосновение,
И позади, могли не ощущать прикосновение души.
Чтоб оградить собственную форму от вреда Природы,
Забота их была такая, чтоб наслаждаться, выживать.
Заполнился узкий горизонт их дней
Вещами и созданиями, которые могли помочь и навредить:
И мировые ценности над самостью их малой нависали,
Отделены и стеснены в пространстве неизвестном,
Чтобы спасти свои мелкие жизни от окружающей Смерти
Они собрали малый круг обороны
Против осады огромной Вселенной;
Они охотились на мир, и сами были этой жертвой,
Но даже не мечтали никогда завоевать себе свободу,
Склоняя голову перед намеком Силы мировой и твердым, многочисленным табу
Скудную часть они собрали из ее богатых запасов;
Там был не код сознания, не жизни план:
Там были образцы мышления малой группы
Застывший традиционный поведения закон.
Невежество души хранилось как призрак внутренний,
Привязанный к механизму неизменных жизней,
И чтобы обычные тусклые чувства и восприимчивый ритм,
Оказались в колее животного желания.
За каменными стенами, внутри они работали и воевали,
И действовали ограниченные эго малым благом
Или творили ужасные ошибки, боль жестокую
В чувствующей жизни, не ведая, что творят болезнь.
И возбужденные от грабежа домов, счастливых, мирных
Пресытились убийством, грабежом, насилием и огнем,
Они сделали человеческую самость своей беспомощной добычей,
И пленников толпу вели к пожизненному горю,
Или пытке, что становилось зрелищем иль праздником,
Смеясь и трепеща, терзая свои жертвы;
Собою восхищались, как будто бы богами и титанами
И воспевали гордо свои высокие и славные дела,
Своей великолепной силой и победами хвалились.
Животное под управлением инстинктов
Толкаемое жизненными импульсами, и принужденное простыми нуждами,
Сквозь очки своего эго, каждый видел свое:
Все цели служили и действиям группы.
Такими же, как сам, родичам, по крови или обычаям,
Что были его жизни частями, его дополнительными «Я»,
И его личная, туманная, путеводная звезда,
Побочный спутник его Солнца – Я,
Хозяин его жизненных условий,
И вождь стесненных масс людских
Пастырь их безопасности на земле жестокой,
Вокруг себя он собирал их, как незначительные Силы
Чтоб общим фронтом против мира встать,
Иль одинокий и слабый на равнодушной земле,
Как крепость для его беззащитного сердца,
Или еще, чтоб излечить свое одиночество телесное.
В отличных от себя, он чувствовал врага,
И чужака, что силой выделялся, он избегал, боялся,
А посторонний и соперник – чтоб ненавидеть и убить.
Иль жил он, как живет зверь одиночный;
И на войне со всеми, он шел своим путем.
В делах текущих растворился, мимо летящих днях,
Не думая чтоб заглянуть за проходящие часы,
Или мечтал, чтобы эту землю сделать лучшим миром,
Иль чувствовал какие-то прикосновения, божественного удивления в сердце своем.
То удовольствие, что дал момент текущий,
Желание схваченное, блаженство, переживание победы,
Движения и скорость, и сила, были радостью достаточной
Телесные стремления разделили и ссору и игру,
И смех и слезы, и нужду, называемой любовью.
В войне, в объятиях своих, эти желания жизни объединялись в Жизнь Всеобщую,
Борясь за разделенное единство
Взаимно радости и горе принося
В незнании Себя, он навсегда один.
Среди всего творения, с восторгом и надеждой
Незнание полу-пробужденное боролось там
Чтобы узнать от взгляда и прикосновения предел вещей.
Инстинкт был сформирован; и в памяти заполнил сон
И прошлое жило как будто бы в бездонном океане:
И обращала в полу – мысль, торопящееся чувство
Вокруг себя, нащупывая истину руками,
Схватила малость, которую могла достичь и обладать
И спрятала в своей пещере подсознания.
Там существо неясное должно взрасти в усилии и в свете
И вознестись к высоким достижениям наконец,
Взглянуть на Бога, на Вселенную вокруг,
Изведать поражения и прогрессировать в падении,
Бороться со средой и роком,
Страданиями познать всю глубину души
И от владения взрасти в своих собственных просторах.
Путь компромисса ею был оставлен, а другой еще не найден.
И не достигнуто еще ничто, чтобы начать,
И все еще казался завершенным ее круг силы.
Только она стучала, из неведения высекая искры
И только жизнь в состоянии думать, но не ум,
И только чувства ощущать могли, но не душа.
И только этот свет пылавшей Жизни хоть как-то согревал,
Немного удовольствия быть, какие то прыжки восторженного чувства.
Все было побуждением полусознательной Силы,
Дух распростершись, тонул в глубокой, плотной пене жизни,
Расплывчатое «Я» улавливаемое в формах вещей.
А позади всех ищущих движений, чтобы найти сосуд
Чтоб сохранить нектар винограда Бога,
На земной грязи разлито высшее Блаженство,
Опьяняющее изумленную душу и ум
Вино хмельное, первозданного восторга темноты ,
Неуловимое, бесформенное, пока еще в духовной форме,
И затемненное обитателями мира слепой сердцевины,
Божественная, нерожденная Воля, желание немое.
Творение третье проявило сейчас свое лицо.
Шаблон телесный, ранний ум был сотворен.
Проблеск света зажегся в темном Мире Силы;
Наследовал он мир, управляемый видящей Идеей
И динамическими указаниями мыслей к делам вооруженный:
Маленькое, думающее существо следило за работой Времени.
Из низов эволюция трудная
Взывала к замаскированному вмешательству сверху;
Иначе бы эта великая, слепая и бессознательная Вселенная
Никогда бы не открыла свой скрытый ум,
Что в даже мигая работал в звере, в человеке
Тот Разум, что разработал космическую схему.
Сначала видел он лишь затемненную, неясную умственную силу
Движущуюся, скрытую Материей и бессловесной жизнью.
Тонким ручьем она струилась в жизненном просторе
Журча и перекатываясь под плывущим небом
Среди приливов и мерцания дрожащий след,
Проявилась всплеском чувств и в волнах ощущений.
И в самой глубине, среди бесчувственного мира
Эти волны теснились и пеной сознания сбегались
Сжатые в водоворот, сквозь узкий пролив,
Несущие переживания в этом наполненном ритме.
Этот поток, всплывая в высший свет,
Из омута глубокого рождения подсознательного,
Чтобы достичь высокого существования, что все еще не познано.
Там не было заботы о себе, и там отсутствовала цель:
Все было в беспорядке напряжения и поиском неясным.
И только к нестабильной поверхности взрастали
Ощущений, уколы и лезвия желаний
И прыжки страстей, эмоций краткий крик,
Случайная беседа плоти с плотью,
И ропот сердца бессловесный в стремлении к другому сердцу,
Мерцание знания, что не содержит формы мысли
Потоки воли подсознания иль голода веревки.
Все было тусклой искрой на пенном гребне:
Кружилось все и плавало в тенистом «Я»
В бессознательном наводнении Силы во Времени.
Затем пришло давление видящей Власти
Что все тащило в танцующей, мутной массе
Кружа вокруг единственной светящейся точки,
Центра, указующего в сознательное поле,
Фигура единого Света внутри.
Этот импульс освещенный, полу – чувствующего потока,
Даже иллюзии давал стабильность
Как если б океан служить мог твердой почвой.
Власть наблюдающая, странная, навязала этот взгляд.
В потоке этом создавала ограничения и форму,
Струе давала основание и берег.
Границы рисовала, чтоб уловить духовности бесформенность.
И мастерила жизни ум у птицы и у зверя,
Ответ рептилии и рыбы,
Кирпичик примитивный мыслей человека.
Конечное движение Бесконечности
Сквозь Времени просторы на крыльях принеслось;
Марш знания двигался в незнании
И в этой форме хранил душу отделенную.
Чтобы зарезервировать право быть бессмертным,
Но стену строил против осады смерти
И рычаг забросил, чтоб Вечность ухватить.
В Пространстве появилось мыслящее существо.
И в поле зрения разрушилась картина упорядоченного мира
Где существо имело камеру тюремную для видения и дел,
Прогулочный этаж, хотя и чист, но скуден,
Родилась личность – инструмент,
И разум в ограничения зажала
И согласилась в ограничениях узких жить его ища;
Свою связала мысль и видимые вещи,
Невидимого приключение запрещая,
Поход души сквозь неизведанную бесконечность.
И разума рефлекс, привычные очки Природы
Жизнь освещали, чтобы знать, фиксировать свои поля,
Принимая опасную краткость невежества
И недостаточную цель своей прогулки
И временную пользу рискованного случая
На выделенной территории своей судьбы.
Маленькая радость и знание удовлетворенное
То маленькое существо связало в узел
Висело на выпуклости своего существования,
На маленьком изгибе, высеченном в безмерном Пространстве,
Небольшой спирали жизни, в просторах Времени.
И там была планирующая мысль, и воля, что стремилась,
Но в узких рамках и для мелких целей,
На вещи преходящие расточая неизмеримый труд.
Себя же сознавало творением из грязи;
И не просила большего закона, и не высокой цели,
И взглядом внутренним не обладало, и не высоким взором.
Как школьник, отстающий на шаткой логики скамье
Которому, ошибающееся чувство проповедует,
И принимает внешность за лик Божественный,
Случайный свет – за марширующие солнца,
За небеса – полоску звездную сомнительной голубизны;
Существования аспекты притворялись полным целым
Там голос был, занятый обменом,
Рынок тривиальных дел и мыслей:
Растрачиваемая скоро жизнь и ум – раб тела
Здесь выглядели бриллиантовой короной труда Природы,
И крошечные эго принимали мир, как предназначенный
Насытить ненадолго желания краткие и карликовое вожделение,
В закрываемом смертью проходе, видели начало жизни и конец
Как если бы тупиковая аллея была творения знаком,
Как если б ради этого душа жаждала рождение принять
В стране чудесной само – творения мира
В возможностях космических Пространства.
Это создание, стремящееся только чтобы выжить,
Прикованное, к хилым, однотипным мыслям
К нуждам телесным, к радости и боли,
Это пламя, взрастающее от смерти своих дров,
Оно разрасталось оттого, что схватывало и делало все своим:
Все собиралось и росло, и не давалось никому.
Лишь в логове своем и верило в величие
И удовольствие, и победу в малых полях силы,
Завоевание пространства жизненного, для себя и близких,
Животное, ограниченное своей экологическою нишею.
И знало оно в доме своем не Бессмертие;
И не имело более глубокой и великой причины, чтобы жить.
Оно было могущественным лишь в ограничениях;
И прозревало истину лишь для того, чтобы использовать ее вовне,
То знание было телесным инструментом;
Растворенное в мелких трудах в своем доме – тюрьме,
Оно вращалось вокруг тех же самых, неизменных точек
В том же самом кругу страстей и интересов,
Но мыслило себя хозяином тюрьмы своей.
Хотя для действий, не для мудрости сотворено,
И мысль была его вершиной – иль ободом для колеи:
Оно зрело образ внешнего мира
И видело свою поверхность, но более не знало ничего.
Из погруженности в долгие и путанные само исследования
Ум рос к высеченной ясности и точности,
Проблеску, скрытому в невежестве камня.
Во флагманстве узком, мышления ограниченного,
Привязанная к почве, и вдохновленная обычными вещами,
Привлечена к привычному и ограниченному миру,
Среди ее бесчисленных сюжетных мотиваций,
Миллионы ее масок и меняющиеся актеры,
Одной и той же самой пьесой монотонной являлась жизнь.
Там не было просторной перспективы духа,
Ни быстрого вторжения незнакомого восторга,
Ни далей золотых широкого освобождения.
То состояние мелкое походило на наши человеческие дни
Но в вечности застывшее, неизменного типа,
Движение мгновенное, обреченное длиться во Времени.
Существование, наподобие моста соединило бессознательные бездны,
Строение полуосвещенное в тумане,
Которое из формы Пустоты вздымалось к зрению
И выступало далее в пустоту Души.
Свет малый в великой темноте родился,
И жизнь не знала где она прошла и откуда появилась.
Вокруг все еще плавало в тумане неведения.
Конец песни четвертой.
|
