Книга 3. Песнь третья. Дом Духа и новое творение.
Задача более объемная осталась перед ним, чем все что он сделал.
Он обернулся к тому, из которого приходит все существование,
Знак, сопровождающий из Тайны
Который знает непознанную Истину позади наших мыслей
И охраняет мир своим всевидящим взором.
В недостижимой тишине своей души,
Настойчивый, сосредоточенный, монументальный, одинокий,
Он терпеливо восседал как воплощенная надежда
Недвижный, на пьедестале молитвы.
Он силу искал, которой не было еще на земле,
Помощи от могущества слишком великого для смертной воли,
Света Истины зримого ныне лишь в отдалении,
Санкции от своего высокого всезнающего Истока.
Но голос не упал с пугающих высот;
Безвременные веки были закрыты; ничто не открывалось.
Нейтральная, беспомощная пустота годы подавляла.
В материи нашей связанной человечности
Он ощущал отпор безмолвный и огромный
Невидимого и несознательного нашего основания,
Упрямое, немое отвержение в глубинах жизни,
Невежественное Нет в истоке вещей.
Сотрудничество завуалированное с Ночью,
В нем самом выживало и пряталось от взгляда его:
В его земном существе еще что-то хранило
Родство с Бессознанием, откуда пришло.
Единство темное с исчезнувшим прошлым,
Сбереженное в скелете старого мира, там таилось,
Тайное, не замеченное умом просвещенным,
Ни в подсознательном шепоте или во сне,
Роптало все еще над выбором ума и духа.
Свои вероломные элементы рассевая подобно скользким частицам
Надеясь, что Истина входящая может запнуться и упасть,
И старых идеалов голоса блуждая стонали,
И оправдания молили у небесного снисхождения
К милосердным несовершенствам нашей земли
И сладким слабостям нашего смертного состояния.
Теперь он пожелал это открыть и изгнать,
Тот элемент в нем Бога предающий.
Были обнажены всей Природы замысловатые пространства,
Все ее смутные тайники были исследованы с огнем
Где инстинкты – беглецы и мятежники бесформенные
Могли прибежище найти в святилище тьмы,
От белой чистоты небесного, очищающего пламени.
Казалось все погибло, что было небожественным:
Еще какой-то мелкий диссидент мог убежать
И центр все еще таился слепой силы.
Ибо Бессознание также бесконечно;
Чем больше мы настаиваем, чтобы измерить эти бездны,
Тем дальше они простираются, простираются бесконечно.
Затем, чтоб крик человека Истине урона не нанес
Он вырвал вожделение из кровоточащих корней
И предложил богам свободное место.
Так вынести он смог прикосновение совершенного.
Пришла последняя и самая мощная трансформация.
Его душа была вся впереди, словно великое море
Затопляющее тело и ум своими волнами;
Его существо расширилось, чтобы вселенную обнять,
Объединило внешнее и внутренне
Чтоб сделать жизнь космической гармонией,
Империей имманентного Божества.
В этой гигантской универсальности
Не только его душа – природа и чувство – ум
Включили каждую душу и ум в него,
Но даже нерва жизнь и плоти изменилась
И вырастала в нерв и плоть единые со всеми, кто живет;
Он радость других ощущал как свою,
И как свое испытывал другого горе;
Его симпатия универсальная несла
Огромное, подобно океану творения бремя,
Как священную жертву всех существ несет земля,
Вибрируя вместе со скрытой радостью и миром Трансцендентного.
Там не было более разделения бесконечной спирали;
Один становился Духа тайным единством,
Снова Природа вся ощущала единое блаженство.
Там не было отрыва между одной душой и другою,
Там не было барьера между миром и Богом.
Преодолена была форма и ограничивающая линия памяти;
Покрывающий ум был уловлен отдельно и сорван;
Был растворен и ныне не мог больше быть,
Одно Сознание, что сотворило мир было зримо;
Теперь все было светимостью и силой.
Отмененный в своем последнем, тонком тающем следе
Ушел круг маленького эго;
Отдельное существования больше не могло ощущаться;
Исчезло и больше не могло себя знать,
Затерялось в широком отождествлении духа.
Его природа становилась движением Всего,
Исследующим себя, чтобы найти, что все было Им,
Его душа была делегацией Всего,
Что от себя обернулась, чтобы соединиться с единым Всевышним.
Была превзойдена человеческая формула;
Сердце человека, что затемняло Неприкосновенного
Взяло на себя могучий пульс богов;
Его ищущий ум прекратился в Истине, которая знает;
И жизнь его была потоком универсальной жизни.
Он стоял исполненный на высочайшей линии мира
Ожидая восхождения за мировые пределы,
Ожидая нисхождения чтоб мир спасти.
Великолепие и Символ окутали землю,
Безоблачное богоявление наблюдало и освящало просторы
Окруженные, бесконечности мудрые были вблизи
И отдаленности яркие прислонялись родные и близкие.
Чувства ослабли в той потрясающей лучезарности;
Эфемерные голоса из его слуха спускались
И убедительная мысль, большая, обособленная не тонула больше
Как бог уставший в таинственных морях.
Одеяния мышления смертного были сброшены вниз
Оставляя знание свое обнаженным перед зрением абсолютным;
Правление Рока прекратилось и недремлющие шпоры Природы:
И были успокоены колебания атлетические воли
В неподвижном покое Всемогущего.
Жизнь в его членах лежала обширная и безмолвная;
Обнаженная, не устрашенная, не окруженная стеной, она сносила
Огромную заботу Бессмертия.
Последнее движение замерло, все вдруг стало неподвижным.
Вес, который был рукой незримой Трансцендентного
На члены его возложил печать неизмеримую Духа,
Бесконечность его поглотила в безбрежный транс.
Как тот, кто направляет парус свой по направлению к берегам мистичным
Ведомая сквозь огромный океан дыханием Бога,
Внизу бездонный и неизвестный вокруг
Его душа покинула слепого Пространства звездное поле,
Вдалеке от всего, что создает измеренный мир,
Ныряя к скрытым вечностям, отступала
Назад от пенной поверхности ума к Просторам
Безгласным внутри нас, во всезнающем сне.
Над достижением несовершенным слова и мысли,
За пределами зрения, что ищет поддержки формы,
Потерянной в глубоких областях сверхсознательного Света,
Иль путешествуя в пустом без–образном Ничто,
Один в непроторенном Несоизмеримом,
Или мимо не-себя и себя и отсутствия себя
Переступая берег сна сознающего ума
Достиг он наконец своего постоянного основания.
На высотах горестей лишенных, которых не тревожит пролетающий крик,
Неприкосновенных и чистых, над этой смертной игрой
Раскинулась тихая атмосфера недвижного Духа.
Там нет начала, и там нет конца,
Там есть стабильная сила, всего что движется;
Там труженик вечный отдыхает.
Там в пустоте творение не кружится волчком,
Душа не наблюдает никакой гигантский механизм;
Там не скрипят вращаемые Роком, огромные машины;
Внутри одной груди – союз добра и зла,
Стычки борьбы в каждом объятии любви,
Опасная боль экспериментов жизни
В значении Нелогичности и Случая,
Тот риск в игре ума, бросающем наши жизни
На кон в споре безразличных богов
И чередование света и тени идеи,
Падающей на поверхность сознания,
И в дреме безмолвной, свидетельствующей души
Творящей ошибки полузримого мира,
Где знание – это неведение ищущее,
Ступени Жизни – не гармоничные, спотыкающиеся серии,
Аспект случайного замысла,
Своей равной мерой правды и фальши
В том неподвижном и низменном царстве
Не находили ни подхода, ни причины, ни права жить:
Там лишь царила духа неподвижная сила:
В себе уравновешена спокойною вечностью
Своим всезнанием и всемогущим миром.
Мысль с мыслью не конфликтовала и правда с правдой,
Там не было войны права с конкуренцией права;
Там не было заблудших и полувидящих жизней,
Проходящих от случая к случаю нежданному,
Ни страданий сердец принужденных биться
В телах сотворенных инертным Несознанием.
Вооруженные неуязвимым, оккультным, немыслимым Огнем
Стражники Вечности хранят этот закон,
Застывший навеки, на Истины гигантском основании,
В ее величественном и непреходящем доме.
Там Природа на своем немом духовном ложе
Неизменно трансцендентная, свой знает исток
И к смешению миров многочисленных
Соглашается неподвижная в непрестанном покое.
Всеобщая причина, всеобщая опора отчужденный,
Свидетель наблюдает из своего нерушимого равновесия,
Огромный Глаз приглядывает за всеми сотворенными вещами.
Отдельно пребывая в мире, над творческим движением,
Погруженный в вечные выси,
Он обитал защищенный в своей безбрежной самости,
Лишь в обществе всевидящего Единого.
Ум, настолько могучий, чтобы быть связанным мыслью,
Жизнь слишком безграничная, чтобы играть в Пространстве,
И безграничная Душа не убежденная Временем,
Он ощущал угасание продолжительной боли мира,
Он стал Самостью нерожденной, что никогда не умирает,
Он присоединился к собраниям Бесконечности.
На космический шепот спустилось изначальное одиночество,
Были отменены устоявшиеся контакты с вещами рожденными временем,
Пустота стала широкой общностью Природы.
Все вещи были возвращены обратно к своему состоянию бесформенного семени,
Мир смолк на цикличный час.
Хотя он оставил страдающую Природу,
Хранившей под ним свои бесчисленные, широкие поля,
Ее огромное действие, отступая, слабело в отдалении
Словно бездушная греза, наконец, прекратилась.
Ни один голос с высокой Тишины вниз не приходил
Никто не отвечал из ее покинутого одиночества.
Покой остановки царил, широкая
Бессмертная тишь перед рождением богов;
Вселенская Сила ожидала, безмолвная,
Последнего декрета завуалированного Трансцендентного.
Затем внезапно, там появился нисходящий взгляд.
Как будто океан, исследующий свои собственные глубины,
Живое Единство расширилось в своей сердцевине
И соединило его с бесчисленным множеством.
Блаженство, Свет, Сила, пламенно-белая Любовь
Схватили все в одни огромные объятия;
Существование свою истину нашло на груди Единства
И каждый стал собою, пространством всего.
Великие ритмы мира, были ударами сердца единой Души,
Чувствовать было пламенным открытием Бога,
Весь ум был арфой единой, со множеством струн,
Вся жизнь – песней, из многих встречающихся жизней;
Потому как миров было много, но Самость – одна.
Это знание было сделано ныне семенем космоса:
Это семя положено было в безопасность Света,
Оно не нуждалось в покровах Невежества.
Затем из огромных объятий транса
И из пульсаций этого единого Сердца
И из победы обнаженного Духа
Росло чудесное и новое творение.
Неисчислимые, переполняющие бесконечности
Смеясь от невыразимого счастья
Жили своим бесчисленным единством;
Миры, где существование неограниченно и просторно
Воплощали невообразимо эго лишенную Самость;
Восторг блаженных энергий
Соединял Время с Безвременьем, радости единой полюса;
Просторы белые были видны, где все было обернуто всем.
Там не было противостояния, ни разделенных частей,
Духовными звеньями все соединялось со всем
И нерасторжимо связывалось с Единым:
Был уникален каждый, но принимал все жизни как свою,
И следуя этому тону Бесконечного,
Распознавал в себе вселенную.
Великолепный центр круговорота бесконечности
Толкал к высоте своего зенита, свою последнюю экспансию,
Ощущал божественность своего собственного блаженства самости
Повторялся в этих бесчисленных самостях других:
И принимал неутомимо в свои пределы
Имперсонального фигуры и персоны,
Словно продолжая в непрестанном счете,
В восторгах умножения суммы,
Повторяющиеся десятичные вечности.
Никто не был отделенным, никто не жил для себя одного,
Каждый жил для Бога в себе и для Бога во всем,
Уединенность каждая владела невыразимым целым.
Там Единство с монотонностью не было связано;
И показывало тысячи аспектов себя,
Его спокойная, неменяющаяся стабильность
Несла на неизменной почве безопасность для каждого.
Принуждала к служению спонтанному,
Вечно изменчивые, неисчислимые шаги,
Казались безрассудным танцем, тонким планом
Огромной силы мира, в ее совершенной игре.
Внешнее глядело назад, на свою истину скрытую
И делала различия единства игрой улыбающейся;
Все личности делала частями Уникального,
Но все же были существ тайным целым.
Вся борьба обернулась сладостным спором любовным
В гармоничном кругу уверенных объятий.
Тождественности примирение давало счастье
Обильную безопасность к различию.
На линии встречи азартных экстримов
Игра игр игрались до самого надрыва.
Где сквозь само обнаружение божественной самопотерей
Из единства вырывается всевышний восторг,
Чья блаженная, неделимая сладость ощущается
Общностью Абсолюта.
Там не было плача страданий нигде;
Переживание бежало от одной точки радости к другой:
Блаженство было чистой, не умирающей истиной вещей.
Природа вся была фронтом сознания Бога:
Мудрость работала во всем, в себе уверенная, подвижная в себе,
Полнота беспредельного Света,
Аутентичность Истины интуитивной,.
Слава и страсть творческой Силы.
Не слабеющая, появляющаяся из вечности,
Мгновенная мысль вдохновляла проходящее действие.
Слово, смех, разлетались из груди Тишины,
Ритм Красоты в покое Пространства,
Знание в бездонном сердце Времени.
Все повернулось ко всему без скрытого мотива:
Экстаз единый, непрерывный,
Любовь была близким и трепетным отождествлением
В пульсирующем сердце и всей светящейся жизни.
Универсальной, объединяющее видение,
Симпатия нерва, отвечающая нерву,
Слух, который слушает мысли внутренний звук,
И следует ритмическим намерениям сердца,
Прикосновение, что не нуждается в руках для ощущения, объятия,
Там были естественными возможностями сознания
И возносили интимность одной души с другой.
Великий оркестр сил духовных,
Диапазон душевного взаимообмена,
Гармонизировал глубокое, неизмеримое Единство.
Спроецированный, в тех новых мирах, он стал
Универсального взора
Состоянием всепроникающего света,
Рябью на единственном океане покоя.
Его ум отвечал бесчисленным сообщающимся умам,
Его слова были слогами космической речи,
Его жизнь была полем обширного космического движения.
Он ощущал шаги воли миллионов,
Идущих в унисон к единственной цели.
Поток, всегда новорожденный, что никогда не умирает,
Уловил в своем тясячесложном течении упоительную струю,
И трепетал в водоворотах бессмертной сладости,
Он ощущал в себе его составляющие, которые кружась, сквозь него проходили,
Спокойные движения неограниченного временем восторга,
Блаженство мириада мириадов, которые являются одним.
В этом обширном извержении совершенства закона
Навязывающего свою фиксацию потоку вещей
Он видел иерархию светящихся планов
Учрежденных в высочайшем царстве, государстве Бога.
Настраивая к Истине свои законы управления
Каждый был домом удовлетворенности яркой ступени,
Единственный в красоте, совершенный в своем роде,
Образ брошенный чей то, глубиной истины абсолюта,
Вступал в союз со всеми в счастливом различии.
Каждый отдавал свои силы, чтобы помочь частям соседа,
Но не страдал от ослабления дара своего;
Спекулянты мистической интеграции,
Они росли от того, что брали, и тем что давали,
Всех других они ощущали, как свои дополнения,
Едиными в мощи и радости множества.
Даже в гармонии, где Единство отдельно удерживает
Восторг ощутим самостей отдельных,
Единственный в своем уединении стремился ко Всему
И Многие оборачивались, чтобы взглянуть назад, на Единственное
Все проявляющее, все созидающее Блаженство,
Ищущее формы, чтоб проявить божественные истины,
Выстроились в своих значительных мистерии
Проблески символов Невыразимого
Пылали как цветные оттенки в воздухе бесцветном
На белой чистоте Свидетельствующей Души.
Эти оттенки были совершенной призмой Всевышнего.
Его красота, сила и восторг – творения причиной.
Обширное Сознание – Истина приняло это знаки
Чтобы возложить на некое божественное, детское Сердце,
Что глядело на них со смехом и восторгом
И радовалось тем образам трансцендентным
Живым и реальным как истины, для которых они стали домом.
Нейтральность Духа стала белой
Площадкой игровой чудес, местом рандеву
Для тайных сил мистичного Безвременья:
Творящей из пространства чудесный дом Бога,
Сквозь Время изливала свои труды силы, не имеющей возраста,
Лишенное вуали, выглядело как манящий, восторженный лик
Чуда и красоты этой Любви и Силы.
Богиня вечная двигалась в ее космическом доме
С Богом резвясь, как Мать с ребенком:
Вселенная была ему грудью любви,
Его игрушками были бессмертные истины.
Здесь все само-утраты, там занимали свое божественное место.
Те Силы, которые здесь изменяют нашим сердцам, ошибаются,
Были там суверенными в истине, совершенными в радости,
Хозяева в творении без изъяна,
Владелец своей собственной бесконечности.
Там Ум, пленительное Солнце, видения лучей,
Формировал субстанцию славой своих мыслей
И продвигался среди роскоши собственных грез.
Чарующий жезл воображения
Неизвестное вызвал и дал ему приют,
В золотом воздухе раскинулись пышно
Истины радужные крылья из фантазии,
Иль пели радости интуитивному сердцу
Ноты – грезы чуда, что приносит Реальное близко.
Его сила, что делает незнаемое близким и правдивым,
В храме идеала, как святыню хранила Единственного:
Мысль населила, ум и значение счастливое
Наполнила аспектами сияющими могущества Бога
Живыми личностями единого Всевышнего,
Речь – что является голосами невыразимого,
Проявляющий луч незримого Присустствия,
Девственная форма, через которую зримо Бесформенное,
Слово – что возвещает опыт божественный,
Идеи, что заполняют Бесконечность.
Там не было пропасти меж мыслью и фактом,
Они всегда откликались словно птица птице зовущей;
Воля повиновалась мысли, а действие – воле.
Была там гармония, сотканная между одной душой и другою.
С вечностью союз Времени божественность придал.
Там жизнь следовала неутомимо своей игре,
Радости в сердце и смеху на губах,
Блистательное приключение в игре Бога в случайности.
В своем изобретательном пылу каприза,
В своем преобразующем веселье она наносила на карту Времени
Чарующую головоломку событий,
Манила на каждом повороте превратностями новыми
К самооткрытию, что никогда не может прекратиться.
Всегда создавала оковы жесткие для разрушительной воли,
И приносила новые творения для изумления мысли
И для решимости сердца – страстные авантюры,
Где истина вновь возникала с неожиданным лицом
Иль повторяла старые, знакомые радости
Подобно ответу восхитительной рифме.
В прятках на груди Матери – Мудрости,
Артист изливающийся ее идеей мировой,
Она никак не могла исчерпать свои бесчисленные мысли
И обширные приключения в мыслимых формах
И испытания и соблазн из грез новых жизней.
Не утомленная однообразием, не утомленная переменами,
Она бесконечно развертывала свой движущийся акт,
Мистерию, драму восторга божественного,
Живую поэму мира – экстаза,
Гобелен особенных форм,
Свернутую перспективу развивающейся сцены,
Бриллиантовую погоню самораскрывающихся форм,
Охоту вдохновенную души, выслеживающую душу,
Ищущую и находящую как боги.
Там Материя есть Духа твердая плотность,
Артистичность довольства наружности Я,
Сокровищница образов уходящих
Где восприятие может построить мир чистого восторга:
Дом непрестанного счастья,
Приютил часы словно в гостинице прекрасной.
Чувства там были отдушинами души;
Даже самая юная мысль – дитя ума
Воплощала какое-то прикосновение высших вещей.
Там субстанция была резонирующей арфой самости,
Сетью для постоянных вспышек духа,
Магнитной силой интенсивности любви
Чей устремленный пульс и восхищения крик
Притягивают близко достижение Бога, сладостно, чудесно.
Ее твердость была небесно сотворенной массой;
Ее жесткость и сладость перманентного очарования
Создали яркий пьедестал для счастья.
Эти тела, сотканные божественным чувством
Продлевали близость объятий одной души с другой;
Ее теплая игра прикосновения и взгляда
Отражала трепет и пыл радости сердечной,
Ума подъем блестящий мыслей, блаженство духа,
Жизни восторг, вечно хранили свое пламя и крик.
Все то, что проходит сейчас – там жило бессмертным
В гордой красе и прекрасной гармонии
Из пластичной Материи – к духовному свету.
Ее упорядоченные часы провозглашали вечный Закон;
А в безопасности бессмертных форм передыхало Видение;
Время было Вечности прозрачным одеянием.
Архитектор, высекающий из живой скалы самости,
Феноменальный строил летний домик Реальности,
На пляжах моря Бесконечности.
Напротив этой славы духовных состояний,
Качались на плаву затемненные и подобные тени
Их параллели, и в то же время опозиции,
Словно сомнение сотворило субстанцию, дрожащую, бледную,
Эта другая схема обнаружила два отрицания обширных.
Мир, который не знает Самости в нем обитающей,
Трудится чтобы найти свою причину и необходимость быть;
Дух, не ведающий мира, им сотворенного,
Затемненный Материей, пародируемый Жизнью,
Борется чтоб всплыть и быть свободным, чтоб знать и править;
Так были тесно связаны в единой дисгармонии,
И все же эти расходящиеся линии не встречались совсем.
Три Силы управляли тем иррациональным курсом,
В начале – неведающая мощь,
В середине – стремящаяся, воплощенная душа,
В конце – спокойный дух, отвергающий жизнь.
Интерлюдия, тупая и несчастная
Разворачивает свои сомнительные истины вопрошающему Уму,
Принуждаемому невежественной Силой играть свою часть,
И записать ее неубедительный рассказ,
Мистерию ее бессознательного плана
И загадку бытия рожденного в Ночи,
Союзом Необходимости и Случая.
Эта тьма скрывает наше благородное предназначение.
Куколку истины – великой и славной,
В своем коконе душит крылатое чудо
Чтоб из темницы Материи не убежало
И, растрачивая красоту на бесформенный Простор,
Не погрузилось в мистерию Непостижимого,
Оставляя неисполненной чудесную мира судьбу.
И все же мысль в какой-то высокой грезе духа
Иль беспокоящая иллюзия в трудящемся уме человека,
Творение новое из старого встает,
Непроизносимое Знание отыщет речь,
Подавленная красота ворвется в райское цветение,
И наслаждение и боль нырнут в абсолютное блаженство.
Оракул безъязыкий скажет наконец,
Сверхсознательное сознание взрастет на земле,.
Чудеса вечности вступят в танец со Временем.
Но сейчас все казалось простором напрасно кипящим
Поддерживаемым Энергией, вводящей в заблуждение
Зрителю немому и самопоглощенному,
Не заботясь о бессмысленном шоу, которое видел,
Внимая проходящей абсурдной процессии
Как тот, кто ожидает вероятного конца.
Он видел мир, который возникает из мира.
Там он скорее прорицал, чем чувствовал иль видел,
Далеко от края сознания,
Прозрачный и хрупкий, этот маленький, крутящийся глобус
И оставил на нем как тщетную форму потерянной мечты,
Хрупкую копию раковины духа,
Свое тело, собранное в мистическом сне.
Оно казалось чуждой формой, мифической тенью.
Чужой сейчас казалась та отдаленная, неясная вселенная.
Самость и вечность, единственно истинны были.
Затем память проникла к нему из борющихся планов
Принося крик, от когда-то возлюбленных, лелеемых вещей,
И крику, как своему собственному, потерянному зову
Ответил луч оккультного Всевышнего.
Ибо даже там безграничное Единство обитает.
Неузнаваемое для своего собственного взгляда,
Оно жило все так же погруженное в свой собственный сумрачный океан,
Поддерживаемое единством несознательного мира,
В Материи скрытое неощутимое множество.
Самость – семя посеяное в Неопределимом
Лишается своей божественной славы,
Скрывая всемогущество своей Силы,
Скрывая всезнание своей Души;
Посредник своей собственной Воли трансцендентной,
Оно погружает знание в бессознательные глубины;
Принимая ошибку, печаль, боль и смерть,
Платит выкуп невежественной Ночи,
Искупая своей субстанцией падение Природы.
Он знал и самого себя, и то, зачем ушла его душа,
В страстный сумрак земли
Чтоб разделить труд заблудшей Силы
Которая, через разделение найти надеется Единого.
Он был двумя существами, одним – широким и свободным свыше,
Другим – борющимся, скованным и напряженным здесь, своей половиною.
Узы меж ними еще могли соединить два мира;
Там был неясный отклик, дыхание отдаленное;
Не все прекратилось в безграничной тиши.
Его сердце где-то лежало, сознательное и одинокое
Где-то внизу далеко, под ним, словно светильник в ночи;
Оно лежало оставленное, одинокое, нетленное,
Недвижное, с избытком страстной воли,
Его живое сердце, принесенное в священной жертве,
Поглотилось в благоговении мистичном,
Обращено к своему отдаленному истоку света и любви.
В сияющей неподвижности своего зова немого
Оно глядело на высоты, что прежде видеть не могло;
Оно стремилось из жаждущих глубин, что не могло оставить
В центре его широкого и судьбоносного транса
На полпути между его свободной самостью и падшей,
Служа посредником между днем Бога и ночью смертного,
И принимая поклонение, как свой единственный закон.
Принимая блаженство как единственную причину вещей,
Отвергая аскетичную радость, которую никто не может разделить,
Отвергая покой, который единственно для покоя живет,
Оно к ней обратилось – к той, для которой быть желало.
В страсти своей грезы одинокой,
Лежала словно закрытая, беззвучная часовня
Где спит освященный, серебряный пол
Подсвеченный единственным, нетрепетным лучом
И незримое Присутствие преклоняет колени в молитве.
В какой то глубине груди освобождающего мира
Все остальное было удовлетворено и успокоено;
Знало лишь то, что там, за пределами была истина.
Все остальные части оставались тупыми, сосредоточившись во сне,
Соглашаясь с медленной, размеренной Силой,
Которая терпит ошибки и горе мира,
Соглашаясь с космической задержкой долгой,
Бессрочно ожидая на протяжении страдающих лет
Ее прихода, которого они просили для земли и человека;
Это было пламенной точкой, что ее звала сейчас.
Уничтожение не могло погасить тот одинокий огонь;
Это видение наполняло пустоту ума и воли;
Мысль умерла, но эта неизменная сила осталась и росла.
Вооруженное интуицией блаженства,
К которому, некое спокойствие подвижное служило ключем,
Оно упорно продолжало в огромной жизни пустоте
Среди пустых отрицаний жизни.
Посылало свою беззвучную молитву Неизвестному;
И вслушивалось в шаги своих надежд,
Возвращаясь сквозь необъятности пустые,
Оно ждало указа Слова
Что приходит через спокойную самость от Всевышнего.
Конец третьей Песни.
|
