Книга 4. Книга рождения и поиска.
Песнь 1. Рождение и детство Пламени.
Менада процессов желания
Кружась вокруг Света, не смея к нему прикоснуться,
Спеша по направлению, к отдаленной, неизвестной цели,
Земля следовала за бесконечным странствием Солнца.
Ум, лишь полу проснувшийся в колебании пустоты,
На груди Несознания, сновидел жизнь
И нес этот конечный мир мысли и дел
Через Бесконечности транс неподвижный.
Обширная, неизменная тишина с нею бежала;
Пленница скорости на бриллиантовом колесе,
Она общалась с мистическим сердцем Пространства.
Среди неясной звездной тиши
Она продвигалась по направлению к некому неоткрытому событию,
И ее ритм отмерял Времени долгое кружение.
В непрекращающемся движении вокруг пурпурного обода
День спешил за днем как спицы цветные,
И сквозь волшебство сменяющихся оттенков воздуха,
Сезоны тянулись в связном, значительном танце
Инсценировка символическая изменчивых лет.
Через пылающее утомление почвы
Шагало Лето с помпезностью своих неистовых полудней
И клеймило своей тиранией знойного света
И голубой печатью великого, пылающего неба.
Следом этот пылающий обморок иль спекшийся узел
Поток дождя ворвался на изорванных крыльях зноя,
И молниями вспугнул воздуха беспокойную дрему,
Бил плетями потоков, дающими жизнь оцепеневшую почву,
Укрылись за вспышками и звуком и тьмой штормокрылой,
Двери, защищенные звездами небесного смутного сна,
Иль золотого глаза ее Возлюбленного
Покрылся пеленою туч земли коричневый лик.
Армии революции пересекали поле времени,
Марш нескончаемый туч, мир осаждал,
Манифест бушевал, требуя неба
И громовые барабаны провозглашали строй боевой богов.
Странник, из тревожных соседних морей,
Пышногривый муссон со ржанием скакал через часы земные:
Густы ныне копья посланцев:
Огромные молнии раскалывали горизонта край
И, метаемые из разных частей, словно из лагерей соперничающих,
Соединяли края небосвода и нагого и темного:
Волна и свист, и натиск огромного дождя,
Непрерывный и долгий со снегом дождь, шум окрыленного заряда штормового,
Толчея лиц из ветра, стремительных ветреных стоп,
Спешащих промчаться через распростертые, пораженные равнины:
Проливались и сеялись небесные воды над затопленной страной.
Все было шагом стремительным, свистящей гонкой,
Иль было криком бури и стеной падающей воды.
Муть провисала над серым пологом дня,
Его тусклая протяженность расползлась, соединяя утро и вечер,
Барахтаясь в слякоти и ливне, достила черной тьмы.
День полутьму носил как платье скучное.
Гляделся Свет в тусклое стекло зари и встречал там
Свой собственный лик, близнеца полусвета ночи:
Ливень, влажный туман и дождь моросящий правили всем
И обращали сухую почву в болото и зловонную грязь:
Земля стала трясиной, небеса – гнетущей глыбой.
На протяжении мокрых недель, сквозь сырость, никто не видел солнце заточенное.
Даже когда суета не досаждала мрачному отдыху воздуха,
Иль слабый луч мелькал сквозь плачущие облака
Словно печальной улыбкой блеснув, укрытой тут же слезами возвращающимися,
Все обещающая прозрачность ослабла и однажды исчезла
Иль наскоро осужденная, умерла подобно кратко-живущей надежде.
Затем новый массив, затоплял, хлестал мертвую грязь
И оседая, бормотал, оставляя все прежним,
Иль только ползание грязи сточных потоков
Иль только шепот и зеленое метание деревьев.
Но вот настроение Земли переменилось, она лежала в затишье успокоенная,
Просторный и спокойный воздух мир вспоминал,
Земля была товарищем счастливого солнца.
Спокойствие приблизилось как достижение Бога,
Свет размышляющего транса лился на почву и небо
И тождество и экстаз
Заполняли медитацию одинокого сердца.
Медлила греза в безмолвном Уме Пространства,
Раскрыло Время свои палаты счастья,
Вошла экзальтация и надежда:
Сокровенная самость глядела на небесные высоты,
Сокровенная мысль зажигала скрытое пламя
И внутренний взор поклонялся незримому солнцу.
Три задумчивых сезона прошли сияющей походкой
Один за другим просматривая полные смысла часы,
Ждали Пламя, что таилось в сияющих глубинах,
Приход некоего могучего рождения бодрствования.
Осень вела ко славе своих лун
И грезила в великолепии своих лотосных заводей,
Дождей сезон, Зима, свои прохладные, спокойные ладони возложили
На грудь Природы как бы в полусне
И углублялись в оттенки расслабления и легкой неги
Спокойной прелести убывающего года.
Затем Весна, любовник пылкий, из листьев проскочил,
Схватил землю – невесту в страстные объятия;
Его пришествие было огнем радужных оттенков,
Окружностью прибывающей радости были руки его.
А голос был зовом к Трансцендентной сфере
Чье тайное касание к нашим смертным жизням
Хранит вечно новым ту вибрацию, что сотворила мир,
Отливает древнюю сладость в новые формы
Хранит нетронутыми, неизмененными смертью и Временем
Ответ наших сердец очарованию Природы
Хранит вечно новым, но остается тем же самым,
Пульс, что всегда пробуждается в старом восторге,
И восхищении, и красоте, и радости жить.
Его приход нес магию и чары;
С его касанием жизни усталое сердце становилось удовлетворенным и юным;
Он творил радость – пленник вольный в ее груди.
Его объятия были объятьями юного божества земных частей:
Измененных страстью его божественного порыва
Своим поцелуем он сделал ее тело прекрасным.
Пришел он, нетерпеливый ради счастья,
На флейте играя звонким, счастливым голосом райской птицы,
Своим тюрбаном с павлиньим пером оставляющим след на деревьях;
Его дыхание было теплым призывом к восторгу,
Глубокой, интенсивной, сладостной лазурью был взгляд его пристальный.
Мягкий импульс небесный поразил его кровь,
Могущественным инстинктом Бога чувственных радостей;
Проявленное в красоте, движение мерное было повсюду,
Настойчивое в трепете – восторге жизни:
Бессмертное движение прикоснулось убегающих часов.
Наполненность божественная, интенсивность чувств
Сделала наслаждением страстным даже дыхание;
Все голоса и взоры были пронизаны одним очарованием.
Жизнь на шаре земном стала неповторимым
Штормом сладости, света и песни,
Ярмаркой цвета и экстаза,
Гимном лучей, богослужением мольбы:
Усилием музыки священного пения хорала
Движением качающимся кадильницы деревьев,
Священный аромат заполнил часы.
Ашока пылала в малиновом сосуде огня,
Чистый, подобно дыханию незамутненному вожделением,
Белый жасмин преследовал возлюбленный воздух,
И мелодичный голос питал бледное цветение манго
Любовного безумия птиц, и коричневых пчел,
Жужжавших в ароматной сердцевине медовых бутонов.
Солнечный свет был золотой улыбкой великого божества.
Все Природа была праздником красоты.
В этом мгновении богов высокого знамения
Земному устремлению отвечая и ее мольбе о блаженстве,
Пришло величие из других наших провинций.
Тишина в грохоте земных вещей
Безмолвно проявилась в тайном Слове,
Поток более могучий наполнил забывчивую глину:
Светильник был зажжен, священный образ создан.
Связующий луч земли коснулся
Мостом над бездной меж человеческим умом и Богом;
Его сияние соединило нашу мимолетность с Неизвестным.
Дух знающий свой исток небесный
Интерпретировал небеса в человеческую форму,
Сходя в земную, несовершенную форму
И не рыдал, в смертность упав,
Но смотрел на все широкими, спокойными глазами.
Она вернулась с трансцендентных планов
И заново выносит груз смертного дыхания,
Та, кто издавна боролась с нашей тьмой и нашей болью;
Они снова взяла свою божественную, неоконченную задачу:
В смерти выживая и в эпохальных годах,
Еще раз, своим бездонным сердцем она встретила Время.
Снова там была обновлена, снова проявлена
Древняя близость завуалирована от зрения земного,
Тайный контакт во Времени разорван,
Кровное родство земли и небес,
Меж человеческой частью трудящейся здесь
И все еще не рожденной безграничной Силой.
Вновь мистичная глубина начинает попытку,
Отважившись поспорить в космической игре.
Ибо с тех пор, как на этой слепом и кружащемся шаре
Земная плазма впервые трепетала с освещенным умом
И жизнь захватила материальный щит
Тревожа Несознание нуждою чувствовать,
С тех пор, как в тиши Бесконечного проснулось слово,
Мать – Мудрость трудится в груди Природы,
Чтоб лить восторг на сердце жажды и усилия
И продвигать совершенство в запинающихся силах жизни,
Навязывая ощущения небесные мрачной пучине,
И делая немую Материю осознающей Бога своего.
Хотя наши падшие умы забывают подниматься,
Хотя человеческое наше содержание сопротивляется иль разрушается,
Она сохраняет волю свою, что надеется глину божественной сделать;
Неудача не в состоянии одолеть, поражение – взять вверх;
Время ее утомить не может, а Пустота – покорить,
Века не могут сделать меньше ее страсть;
Она не может допустить победы Смерти или Рока.
Всеми путями она душу ведет к новым попыткам;
Всеми путями ее волшебство бесконечное
Принуждает устремляться элементы инертные, грубые;
Как тот, кто всю бесконечность должен растратить,
Она разбрасывает семя могущества Вечного
В полу животной и разрушающейся форме,
Сажает небесный восторг в трясину страстную сердца,
Поливает поисками божественными в нагом каркасе зверя,
Бессмертие прячет в маске смерти.
Еще раз эта Воля приняла форму земную.
Ум, уполномоченный Истины троном неизменным
Был оформлен для видения и интерпретации дел
И инструменты были независимо задуманы
Чтоб выразить божественное в знаках земных.
Очерченное давлением этого нового нисхождения
Сформировано более прекрасное тело, чем прежде знала земля.
Еще лишь предсказание и намек,
Дуга сияющая, очаровательного, незримого целого,
Что пришло в небеса смертной жизни
Сияя словно серп золотой луны
Возвращающейся в слабо освещенный вечер.
Сначала мерцая, как неоформленная идея,
Она лежала пассивно, найдя прибежище в безмолвном сне,
Вовлеченная и погруженная в гигантский транс Материи,
Младенческое сердце глубокой пещеры мирового плана
Убаюканное в колыбели божественной скалы несознания
Солнцами вселенского экстаза.
Некая Сила посланная в полу проснувшийся скелет,
Вскармливала безмолвное, славное семя трансцендентного рождения,
Для которого были сделаны эти живые владения.
Но скоро связь души и формы надежной стала;
Заполнена была тусклая пещера тихим, сознательным светом,
Росток превратился в чудесный, нежный бутон,
Бутон распустился великим райским цветком.
Сейчас она казалась основателем могущественной расы.
Прибывшей на странную, ненадежную планету
Дитя, внутри помнящее далекий дом,
Жила хранимая в своей духовной, лучезарной келье,
Среди людей одинокая в своем божественном роду.
Даже в ее детских движения была ощутима
Близость света, пока еще утаенного от земли,
Чувства, что только вечность может разделить,
Естественные мысли, присущие богам.
Словно ни в чем не нуждаясь, кроме своего полета восторженного,
Ее природа обитала в сильно разряженном воздухе,
Подобно странной птице, с широкой, богато раскрашенной грудью,
Что пребывает временно на тайной ветке фруктовой,
Затерявшейся в изумрудной славе лесов,
Иль летит над божественными, недостижимыми вершинами.
Она небеса запечатлела гармонично на земле.
Равняясь с быстрым ритмом полнейшего восторга,
И напевая себе, ее дни проходили;
И каждая минута была ударом сердца красоты;
Часы были настроены на содержание сладкозвучное,
Что не просило ничего, а принимало все, даваемое жизнью
Суверенно, как природы своей прирожденное право.
Ее дух был близко к родительскому Солнцу,
Дыхание внутри – к вечной радости.
Первая ясная жизнь, что вырывается из обморока Природы,
Поднимается линией восторга к небесам;
Живет поглощенная в своем собственном счастливом порыве,
Самодостаточна, но все же обращенная ко всем:
Общения видимого с миром не имеет,
Ни склонности беседовать с окружающими вещами.
Единство там естественное и оккультное
Что не нуждается в инструментах и не сооружает форм;
Со всем что есть, растет в унисон.
В своем трансе допускает все связи,
И сотрясением смеха соглашается на ветра поцелуй и принимает
Изменяясь, удары солнца и бриза:
Блаженное томление восстает в ее листьях
В цветах ее трепещет магическая страсть,
Устремляется своими ветвями в тихое счастье.
Божество тайное красы является причиной,
Тот дух и сокровенный гость всего этого очарования,
Этой сладости жрица и муза мечты.
Незримо огражденная от наших чувств
Дриада живет, изобилуя в более глубоком луче
И ощущает иную атмосферу штормов и штилей
И внутренне вибрирует с мистическим дождем.
Это на высотах небесных появлялось в ней
Даже когда она согнулась, чтоб встретить интимность земную
Ее дух сохранил стать богов;
Склонился но не потерялся в царстве Материи.
Осуществленный мир был ее блистающим умом,
Фантазии столпились яркие, чудесно – лунные,
Кормили духовной пищей грез,
Богиню идеальную в ее доме золотом.
Осознавая формы, к которым закрыты наши глаза,
Сознание близости, что мы не можем ощутить,
Сила внутри, формировала образец ее чувства,
В более глубоких формах, чем наши поверхностные типы.
Незримый солнечный свет бежал в ее венах
И наполнял ее мозг небесным блеском
Что пробуждал более обширный взгляд, чем может знать земля.
Очерченные искренностью этого луча,
Ее пластичные, подобно детским мысли были полностью обращены
В сияющие образцы глубокой истины ее души,
И взгляд иной она бросала из глаз своих,
На все окружение свое, чем невежественный взор человека.
Для нее все объекты были формами самости живущими
И она воспринимала послание от рода своего
В каждом послании, пробуждающем от внешних вещей.
Каждое было символом силы, плотью живой
В круговороте бесконечностей полузнаемых;
Нечего не было чуждого иль неодушевленного,
Ничто без своего значение иль своего призыва.
Ибо с Природой более великой она была едина.
Как проросла из почвы слава ветвей и цветка,
Как из жизни животной вырос мыслящий человек,
В ней проявилось новое богоявление.
Ум света, жизнь ритмичной силы,
Тела инстинкт с божественностью скрытой
Готовили образ грядущего бога;
И когда медленный ритм раскрывающих лет
И густое жужжание дней рабочих роились
Медом заполнили ее чувства и члены,
Ее милости, достигая лунной орбиты,
Само сохраняемой в тиши ее мощи,
Ее одинокое величие не пропало.
И ближе бог к поверхности прижался,
Солнце, сменяющее туманность детства
Суверен в голубом и пустынном небе.
Оно возносится вверх, чтоб охватить человеческую сцену:
Житель Могучий повернулся, чтоб ее поле осмотреть.
Прекрасный свет лег на ее духовное чело,
И сладость и серьезность росли в ее размышляющем взоре;
Небесный человек, дремлющих огней теплом глубоким
Великолепие пробудил в ее длинных, окаймленных глазах,
Пылающих подобно огненному алтарю в таинственном склепе.
Из этих окон хрустальных воля сверкала
Что значимость большую жизни приносит.
Сохраняя своего лба безукоризненную беспристрастность
За изучающей дугой благородная сила
Мудрости из света смотрела на вещи преходящие.
Победы разведчик на бодрствующей башне,
Ее стремление вниз призывало высокое предназначение;
Спокойный воин вступил в ее несокрушимый город силы,
Охраняющий алмазный трон Истины.
Нектарная луна, сиянием окруженнае, ее страстное сердце
Любило всех и не говорило ни слова, и не подало знака
Но в своей груди хранило таинственность восторженную
Блаженную пылкость продвигало и безгласный мир.
Быстро, гордо с радостью волна жизни бежала
Внутри нее подобно потоку из Рая.
Много высоких богов обитали в доме прекрасном6
И все же была ее природы орбита единым целым,
Гармоничным, подобно пению многоголосному,
Огромным и разнообразным подобно вселенной.
Тело, что владело этим величием, почти казалось
Образом, сделанным из прозрачного, райского света.
Очарование эти напоминало вещи зримые в часы видений,
Мост золотой, протянувшийся над феерическим потоком,
И озера одинокая пальма, касающаяся Луны
Спутник обширного и мерцающего покоя,
Звук подобный шелесту листьям в Раю
Под стопами проходящего Бессмертного,
Пышное гало над спящими холмами,
Странная и звездная глава, одинокая в Ночи.
Конец первой песни. Книги четвертой.
|
