Книга пятая.
Песнь первая. Предначертанное место встречи.
Но место предначертанное и время были пока скрыты;
Не ведая о том, приближалась она к своей цели безымянной.
Ибо сквозь одеяние слепоты и прихотливый случай
Лежала работа всемудрого Рока,
Наши дела объясняют всезнающую Силу,
Что обитает в принуждающей материи вещей,
Случайно ничего не бывает в космической пьесе,
Но только в свое время и в своем предвиденном месте.
Она пришла в пространство мягкой и изысканной атмосферы,
Которая казалась святыней восторга и юности,
Высокий мир свободы и зеленого восторга,
Где лето и весна вместе лежат и соревнуются
В праздном и дружеском споре,
Взявшись за руки, обсуждали со смехом, кто должен править.
Там предвкушение ударило внезапно широкими крыльями
Как если бы душа смотрела из лица земли,
И все, что было в ней, ощутило грядущую перемену
И забывая радости явные и обычные грезы,
Покорная Времени зову, предназначению духа,
Была поднята к покою красоты и чистоте,
Которая жила перед глазами Вечности.
Толпы горных вершин набросились на небо,
Толкая плечо соперника по направлению к небесам, чтобы приблизить,
Вооруженные вожди линией железной;
Земля распростертая лежала под их каменной стопой.
Внизу, под ними преклонилась греза изумрудных лесов,
И мерцающие рамки одиночества как сон:
Бледные воды бежали, мерцая подобные нитям жемчужным.
Глубокий вздох, блуждающий среди счастливых листьев;
Веющие прохладой, неторопливые, обремененные наслаждением стопы
Бриза, робели, запинаясь, запутавшись среди цветов.
Белый журавль, живая, неподвижная полоска,
Павлин и попугай, украшали почву и дерево,
Мягкий плач голубиный, украшал воздух влюбленный,
И огненно-крылые дикие утки плавали в серебряных заводях.
Земля в уединении лежала со своим великим любовником – Небом,
Не скрытая перед его лазурным глазом.
В роскошном экстазе восторга,
Она своих нот расточала любовную музыку,
Изобилуя страстными образцами своего цветения,
И праздничное буйство своих ароматов и оттенков.
Прыжки и крики, суета были вокруг,
Незаметная поступь ее преследующих вещей,
Шероховатый изумруд ее гривы кентавра,
Сапфир и золото ее тепла и огня.
Волшебница своего внезапного счастья,
Радостная, сердцем чувствующая, беззаботная и божественная,
Жизнь бежала или скрывалась в ее комнатах полных восторга;
Позади всего этого был погруженный в думу Природы грандиозный покой.
Мир первозданный был там, в этой груди,
Хранил не потревоженной борьбу птиц и зверей.
Глубокомысленный ремесленник, человек еще не пришел
Чтоб положить свои руки на счастливые, несознательные вещи,
Там не было мысли, ни измерителя, ни усилия ужасноглазного,
И жизнь не узнавала этих разногласий, ни этих целей.
Могучая Мать лежала распростершись беззаботно.
Все соответствовало ее первому плану удовлетворения;
Побуждаемого радости вселенской волей,
В своей зеленой радости цвели деревья,
И дети первобытные не задумывались о боли.
На конец корма склонялась и тракт гигантский,
Конфликтующих глубин и важных вопрошающих холмов,
Вершины, подобные обнаженной аскезе души,
Вооруженные, далекие и безысходно великие,
Подобно бесконечностям, которые лежат позади
Закрытой мыслям восхищенной улыбке Всемогущества танца.
Лесной ковер, вершинами своими вторгался в небеса
Как будто аскет с синим горлом всматривался
Из каменной тверди своей горной кельи,
Внимая краткому довольству дней;
Его обширный дух расположился позади.
Могучий ропот огромного отступления
Ухо осаждал, печальный, безграничный зов,
Как от души уходящей из мира.
Это была сцена, которую двусмысленная Мать
Выбрала для своего краткого, счастливого часа;
Здесь, в этом уединении от мира далеком,
Она начала свою партию в радости мира и борьбе.
Здесь ей были открыты таинственные участки,
Таинственные двери восхищения и красоты,
Крылья, что шепчут в доме золотом,
Храм сладости и феерический проход.
Странник на грустных дорогах Времени,
Бессмертие под ярмом смерти и рока,
Священная жертва от сфер блаженства и боли,
Любовь в первозданном краю Савитри повстречала.
Конец первой песни. Книга пятая.
|
